«И ВСЕ-ТАКИ УСЛЫШАТ ГОЛОС МОЙ...»:
к 125-летию со дня рождения АННЫ АХМАТОВОЙ (1889–1966), рос. поэтессы
Одна из самых талантливых поэтесс Серебряного века Анна Ахматова прожила долгую, насыщенную как яркими моментами, так и трагическими событиями жизнь. Она трижды побывала замужем, однако счастья ни в одном браке не испытала. Она была свидетельницей двух мировых войн, в течение каждой из которых испытывала небывалый творческий подъем. У нее были сложные отношения с сыном, который стал политическим репрессантом, и до конца жизни поэтессы считал, что та предпочла творчество любви к нему…
Сама Анна Андреевна никогда не была в заключении, но все ее самые близкие люди были подвергнуты репрессиям: Николай Гумилев, ее первый муж, был расстрелян. Подвергался арестам и умер в сталинском лагере ее другой муж – Николай Пунин. Сын – Лев Гумилев провел в заключение более 10 лет. «Ярославна 20 века» – так назвал ее один из литературных критиков.
Имя Анны Ахматовой было овеяно тайной, о ней вечно ходили какие-то слухи... Эта женщина со своеобразной внешностью, умевшая даже в крайней нищете казаться элегантной, всегда вызывала интерес. Молва приписывала ей романы с Бродским и Пастернаком. Поговаривали, что у Ахматовой есть дочь от Мандельштама и дети от Блока. А еще судачили, что, подобно киевским ведьмам, она может превращаться... в змею. Впрочем, последний слух Анна Андреевна спровоцировала сама, сравнивая себя с колдуньей. И, наверное, неспроста: мистики в ее жизни хватало. Например, Ахматовой везло на квартиры с номером 13 – это число сопровождало ее всю жизнь. Продолжим же эту традицию...
13 фактов из жизни Анны Ахматовой:
![]() |
|
Н. Третьякова, Ахматова у Модильяни | рисунок А. Модильяни |
|
Реквием Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл,- Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был. 1961 Вместо предисловия Посвящение Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними «каторжные норы» И смертельная тоска. Для кого-то веет ветер свежий, Для кого-то нежится закат – Мы не знаем, мы повсюду те же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжелые солдат. Подымались как к обедне ранней, По столице одичалой шли, Там встречались, мертвых бездыханней, Солнце ниже, и Нева туманней, А надежда все поет вдали. Приговор... И сразу слезы хлынут, Ото всех уже отделена, Словно с болью жизнь из сердца вынут, Словно грубо навзничь опрокинут, Но идет... Шатается... Одна... Где теперь невольные подруги Двух моих осатанелых лет? Что им чудится в сибирской вьюге, Что мерещится им в лунном круге? Им я шлю прощальный свой привет. Март 1940 Вступление Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад. И ненужным привеском качался Возле тюрем своих Ленинград. И когда, обезумев от муки, Шли уже осужденных полки, И короткую песню разлуки Паровозные пели гудки, Звезды смерти стояли над нами, И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь. 1 Уводили тебя на рассвете, За тобой, как на выносе, шла, В темной горнице плакали дети, У божницы свеча оплыла. На губах твоих холод иконки, Смертный пот на челе... Не забыть! Буду я, как стрелецкие женки, Под кремлевскими башнями выть. [Ноябрь] 1935, Москва 2 Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень, Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна, Эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. 1938 3 Нет, это не я, это кто-то другой страдает. Я бы так не могла, а то, что случилось, Пусть черные сукна покроют, И пусть унесут фонари... Ночь. 1939 4 Показать бы тебе, насмешнице И любимице всех друзей, Царскосельской веселой грешнице, Что случится с жизнью твоей – Как трехсотая, с передачею, Под Крестами будешь стоять И своею слезою горячею Новогодний лед прожигать. Там тюремный тополь качается, И ни звука – а сколько там Неповинных жизней кончается... 1938 5 Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой. Все перепуталось навек, И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек, И долго ль казни ждать. И только пыльные цветы, И звон кадильный, и следы Куда-то в никуда. И прямо мне в глаза глядит И скорой гибелью грозит Огромная звезда. 1939 6 Легкие летят недели, Что случилось, не пойму. Как тебе, сынок, в тюрьму Ночи белые глядели, Как они опять глядят Ястребиным жарким оком, О твоем кресте высоком И о смерти говорят. Весна 1939 7 Приговор И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить.
А не то... Горячий шелест лета, Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Светлый день и опустелый дом. [22 июня] 1939, Фонтанный Дом 8 К смерти Ты все равно придешь – зачем же не теперь? Я жду тебя – мне очень трудно. Я потушила свет и отворила дверь Тебе, такой простой и чудной. Прими для этого какой угодно вид, Ворвись отравленным снарядом Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит, Иль отрави тифозным чадом. Иль сказочкой, придуманной тобой И всем до тошноты знакомой, – Чтоб я увидела верх шапки голубой И бледного от страха управдома. Мне все равно теперь. Клубится Енисей, Звезда Полярная сияет. И синий блеск возлюбленных очей Последний ужас застилает. 19 августа 1939, Фонтанный Дом 9 Уже безумие крылом Души накрыло половину, И поит огненным вином И манит в черную долину.
И поняла я, что ему Должна я уступить победу, Прислушиваясь к своему Уже как бы чужому бреду.
И не позволит ничего Оно мне унести с собою (Как ни упрашивай его И как ни докучай мольбою):
Ни сына страшные глаза – Окаменелое страданье, Ни день, когда пришла гроза, Ни час тюремного свиданья,
Ни милую прохладу рук, Ни лип взволнованные тени, Ни отдаленный легкий звук - Слова последних утешений. 4 мая 1940, Фонтанный Дом 10 Распятие Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящия. ___ Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал: «Почто Меня оставил!» А матери: «О, не рыдай Мене...» 1938 ___
Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел. 1940, Фонтанный Дом Эпилог I Узнала я, как опадают лица, Как из-под век выглядывает страх, Как клинописи жесткие страницы Страдание выводит на щеках, Как локоны из пепельных и черных Серебряными делаются вдруг, Улыбка вянет на губах покорных, И в сухоньком смешке дрожит испуг. И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною, И в лютый холод, и в июльский зной Под красною ослепшею стеною. II Опять поминальный приблизился час. Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели, И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой, Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать, Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде, О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот, Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня В канун моего поминального дня.
А если когда-нибудь в этой стране Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество, Но только с условьем – не ставить его
Ни около моря, где я родилась: Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня, Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век Как слезы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли. |
|